Митрополит Антоний: Чей должен быть Константинополь?
Вот с какого широкого вопроса начинаю я свою беседу со скромными читателями нашего провинциального, даже сельского журнала. Знаю, что нашу приходскую печать справедливо укоряют за неуместные попытки разрешать отвлеченные вопросы вместо того, чтобы руководить приходских пастырей и клириков в исполнении их смиренного, но святого призвания: однако, что делать, когда в настоящие решительные дни истории сердце ревнителей Православия, а таковы, конечно, почти все подписчики нашего журнала, поневоле охвачено болезненною заботою о судьбе Святой Церкви, о судьбе православных народов! Забота эта, конечно, особенно близка сердцу церковных пастырей. Чьи мы служители? — Церкви! Да, Вселенской Христовой Церкви, веру в которую исповедуем ежедневно. Нам дорог наш приход, наша епархия с ее просветительными, благотворительными и духовно-сословными учреждениями; нам дорога Поместная Российская Церковь, дорога сама Россия, геройски воинствующая и за себя, и за православных славян; но всего дороже нам на земле и на небе Христова Церковь, непогрешимая Невеста Агнца, пребывающая неизменно от времен Апостольских доныне и отныне до конца мира. Ради нее несут свой нелегкий крест служения церковные пастыри, ради нее подвизаются они в нужде, в бедности и унижении и не отступают от ее законов среди насмешек и злобы безбожников, еретиков, раскольников. Наши обязанности, наша работа определяются лишь в малой степени законами нашей страны, нашей Поместной Церкви: большая часть всего того, как мы обязаны молиться, чему учить, как действовать среди своей паствы, указана в законах Святой Библии, Номоконона, Типикона, Служебника, Требника - одним словом, в книгах не русских, а переведенных с греческого или древнееврейского языка; да и те сравнительно немногие постановления и обычаи, которые выработаны русскою жизнью, представляют собою почти одно только истолкование, или распространение, или дополнение начал жизни общецерковной, древне-вселенской в их отражении на жизни русской. Скажу более: эта самая русская жизнь, настоящая русская бытовая приходская и монастырская жизнь, а не петербургская, не полуфранцузская, не немецкая, - что они собою представляют, как не полное подчинение всего нашего быта заповедям и преданиям древнего вселенского христианства?
Отнимите от нашего русского народа, от нашей русской жизни Православие, и от нее ничего своего, родного не останется, — так справедливо выражается Достоевский. Напрасно заговорили у нас о какой-то национальной русской церкви: таковой не существует, а существует церковная национальность, существует церковный народ наш (и отчасти даже церковное общество), который родным и своим признает лишь то, что согласно с Церковью и ее учением, который не признает русскими русских штундистов, но не полагает никакой разницы между собою и православными иностранцами - греками, арабами, сербами. Скажите нашему крестьянину: не брани евреев, ведь Пресвятая Богородица и все Апостолы были евреями. Что он ответит? - "Неправда, - скажет он, - они жили тогда, когда евреи были русскими". Он отлично знает, что Апостолы по-русски не говорили, что русских тогда не было, но он хочет выразить такую верную мысль, что в это время верующие Христу евреи были в той истинной вере и Церкви, с которою теперь слился народ русский и от которой отпали современные евреи и их непокорные Господу предки.
В Киево-Печерской Лавре ежесубботно читается на заутрени акафист Божией Матери и после него длинная-предлинная молитва, в которой воздается хвала Пречистой за то, что Она избавила Свой царствующий град от нашествия нечестивых язычников и потопила их в волнах Черного моря, с их кораблями и их мерзким каганом, другом бесов и сыном погибели. На кого составлена была греками и читается русскими эта молитва? На наших же предков, когда они были язычниками и обложили Константинополь в 9-м веке! Не с ними, значит, душа и молитва русского духовенства и народа, а с православными чужестранцами, нашими отцами по вере, как и ненавидимые евреями древние христиане продолжали именно себя считать истинными детьми Авраама и наследниками его обетовании, согласно изъяснениям св. Апостола Павла.
Такое слияние себя со Вселенскою Церковью, такое первенство нашего церковного самосознания пред национальным в узком смысле сего слова раскрылось со всею силою даже в онемеченном Петербурге, когда в нем появился в 1913 году представитель Апостольской власти Антиохийский Патриарх Григорий. Огромные столичные соборы оказались тесными для несметных толп народа, желавшего молиться с высшим пастырем Церкви и бросавшегося пред ним на колени, не только в лице простолюдинов, но и высшей знати, которая забыла о своей изнеженности и по 4 часа вместе с простым народом, в тесноте и духоте, выстаивала торжественные службы чина Православия и архиерейской хиротонии.
Говорить ли о том, что самым родным, самым святым для себя местом на земном шаре русские люди считают "Матерь Церквей, Божие жилище", т.е. Святый град Иерусалим, а духовною столицею христианства - Святую Гору Афонскую? Десятками тысяч направляют они ежегодно туда свои стопы, а сердца их стремятся туда десятками миллионов. Далеко не церковный, но понимавший Россию Некрасов, когда взялся доказывать читателю, что русский народ носит в сердце великую идею, великие нравственные стремления и духовный энтузиазм, то изобразил картину, как крестьянская семья слушает повествование странников о Святой Земле и прочих святынях: все тогда стихает в избе, сон отбегает от глаз старых и юных, веретено замерло в руках прялки, и восторженно умиленные лица мужчин, женщин и детей свидетельствуют наблюдателю о том, что не может пропасть, или зачахнуть, или развратиться вконец тот народ, который так глубоко переживает живущую в Христовой Церкви тайну нашего искупления.
На настоящую войну наш народ взирает как на освобождение христианства от ига еретиков и магометан, а конечную цель ее видит в освобождении Священного Цареграда с церковью Святой Софии и Иерусалима с Господним Гробом. Все это живо интересует не только солдат наших, но, пожалуй, еще в большей степени жителей и жительниц русской и малороссийской деревни, прихожан и прихожанок, наших читателей. Последние, особенно последние, мыслят себя в известных обязательных отношениях к Святой Земле и, побывав там, рекомендуют себя самым почетным из доступных им титулов: "я иерусалимка".
Между тем печальная действительность настоящего политического момента очень мало соответствует такому церковному, такому евангельскому настроению и мировоззрению русского народа. Не будем уже распространяться о том, что современный "национализм" в русском обществе, в политической партии такого наименования и в литературе всячески старается совершенно отрешить себя от вероисповедного начала, от Православия, от философского учения, с ним связанного, т.е. славянофильства, и открыто провозглашает себя "зоологическим", т.е. беспринципным национализмом, союзом государственной и племенной самозащиты - и только. Заметим, впрочем, что, перенося свой патриотизм на почву такого безрелигиозного, а только юридического и экономического жизнепонимания, наши писатели, ораторы и деятели должны бы именоваться не националистами, но антинационалистами, строителями не исторической России, а петербургской, не Святой Руси, а русской Англии или Германии, русского языческого Рима, т.е. сотрудниками евреев, Вильгельма, а не русского православного народа. Для них Константинополь является только морскою крепостью и торговым портом, а не святыней всего православного мира вообще и нашего народа в частности.
Для нас же, русских, напротив, только тогда получится нравственное удовольствие в случае победоносного исхода войны, если священный град Равноапостольного Константина и кафедра Первенствующего Иерарха всего мира опять восстановят свое значение как светильника православной веры, благочестия и учености и будут собою объединять славянский север, эллинский юг и сиро-арабский и грузинский восток, а также привлекать к возвращению в Церковь русских раскольников, болгарских отщепенцев, австрийских униатов и восточных еретиков-монофизитов разных наименований.
Но продолжим свой печальный перечень неблагоприятных настроений современности для верного следования девятому члену Символа веры. Посмотрите, как мало в настоящие дни сознают эту задачу жизни и деятельности православных народов их неправославные, а иногда и вовсе нерелигиозные, правительства. Разумеем румынского и болгарского королей-католиков и греческую королевскую фамилию - родича Вильгельма.
Болгары, как раскольники, прервавшие уже 40 лет тому назад свое общение с Церковью, естественно, нашли в себе довольно бесстыдства, чтобы принудить свой народ, уже не впервые, поднять оружие против родственной по крови Сербии и своей избавительницы России. Но особенно больно то, что православный народ Румынии и Греции колеблется, с кем ему войти в союз, - с православными ли народами, борющимися против латинян, лютеран и магометан, или с этими последними, с врагами Православия.
Колебание Греции отчасти извинительно. Мечта ее возвратить себе свою священную столицу, составлявшую славу ее народа в продолжение одиннадцати веков и продолжавшую вещать ее даже под турецким игом в последние четыре-пять веков всемирной истории, – эта мечта, вполне естественная и законная и столь близкая к своему осуществлению три года тому назад, должна быть рассеяна навсегда. Конечно, более церковное, менее племенное настроение народа должно бы удовлетвориться передачей своей исторической святыни сильнейшему единоверному братскому народу русскому, но требовать такой высоты настроения от эллинов значило бы требовать слишком многого. Константин основал Царьград, другой Константин его поневоле отдал злым варварам; Константин же, по давнишнему преданию греков, должен его возвратить христианству и эллинизму; ради этой идеи греческие патриоты дерзнули даже на преступление цареубийства, чтобы ускорить ожидаемое событие, но Господь не нуждается в грехе для исполнения Своей воли (Сир. 15, 11-13), и мужественный поход балканских христиан против агарян 3 года тому назад окончился братоубийственным междоусобием, не достигнув своей конечной цели.
Видимо, Господь желает смирить нетерпеливых греков тем, чтобы не по их замыслу и не их силою возвращена была им древняя столица, но как Иаиль завершила победы Барака, так и увенчание векового освободительного движения христиан от турок, т.е. освобождение Константинополя и возвращение его эллинам в качестве великодушного дара, должно быть совершено Россией. Скептики на это ответят: "Ты теперь так говоришь потому, что России теперь нужна помощь греков против болгар и турок, а она, конечно, немедленно будет дана первыми, если им обещать Царьград".
Нет, я так говорю не теперь, но развивал эту мысль довольно подробно еще в апреле месяце в Петрограде, в одном высоком собрании, когда взятие Константинополя почиталось делом нескольких предстоящих дней, причем имелись сведения, что союзники присудили его в собственность России. Я тогда еще доказывал, что град Константина должен быть отдан своим историческим владельцам эллинам, а Россия должна только сохранить Проливы, как Англия владеет Гибралтаром. Доказывал я это не на основании политических расчетов настоящей войны, ибо тогда господствовала полная уверенность в немедленном одолении и Турции и Германии, а на совсем других основаниях. Могу передать все это совершенно свободно, потому что собрание было не государственное, а церковное, и слово мое имело характер академический, а не практический, и было обращено не к политическим мероприятиям, а к убеждениям русских людей, - как и в настоящей статье я излагаю его своим скромным читателям, от которых направление нашей государственной политики нисколько зависеть не будет и которые могут только молиться Богу об исполнении сих благих пожеланий.
Не радует меня девиз: "изгнание турок из Европы". Что такое Европа? Кому она нужна? С какими нравственными ценностями совпадает это географическое понятие? Изгнать турок из Европы и оставить им всю православную Анатолию? Святую Землю? Антиохийский Патриархат? Или даже предоставить Палестину евреям, как советуют некоторые глупые националисты, не понимая того, что русскому народу легче было бы отдать евреям Харьковскую губернию или Нижний Новгород, чем отечество отвергнутого ими Спасителя?
Не Европу только надо очистить от турок, а весь православный Восток: Господень Гроб, Голгофу, Вифлеем, Дамаск, Бейрут и вообще все православные епархии. Если в настоящую войну удалось бы только очистить от них Константинополь, то на это следовало бы взирать лишь как на первый этап освобождения христианства и непременно обеспечить за собою сильный и постоянный натиск на дальнейшие пределы турок, населенные православными греками и православными арабами.
Первое возможно лишь в том случае, если Россия восстановит Византийскую Империю, объединив теперешнюю свободную Грецию с Цареградом под мирскою властью самодержца-грека и под духовною властью Вселенского греческого Патриарха, и тем отблагодарит эллинский народ за то, что он некогда освободил нас от рабства диаволу и ввел в свободу чад Божиих, соделав нас христианами. Патриарх останется пастырем своих многочисленных малоазийских епархий и епархий свободной Греции, а Византийский Император со своим народом не успокоится до тех пор, пока не возвратит этих епархий в свое подданство, пока не объединит весь эллинский народ в одном государстве. Тогда Россия получит себе надежного и преданного союзника в исполнении другой своей задачи на Ближнем Востоке. Она должна овладеть широкой лентой земли от Южного Кавказа до Дамаска и Яффы и овладеть Сирией и Палестиной, открыв для себя берег Средиземного моря и соединив его с Кавказом железными дорогами. Без преданного и сильного своею энергией союзника этого сделать, а тем более сохранить невозможно, ибо при иных условиях греки будут самыми неукротимыми противниками такого движения России на Востоке, да оно просто сделается физически невозможным.
Таковы соображения политические, внешние. Как более простые, они изложены нами сначала; но обратимся к более глубоким и серьезным основаниям, имеющим силу не только в настоящий век, но и для веков дальнейших. Русское правительство, представительное и исполнительное, русское общество и русское земство оторвались от русской истории, от нашей народной культуры. В некоторой степени то же должно сказать и о нашей духовной школе, и даже о нашем ученом духовенстве. Все это колебалось между французским республиканством и немецким социализмом и в этих увлечениях сдерживалось такими деятелями и мыслителями, как Катков, Победоносцев, Грингмут, т.е. проповедниками полунемецкого абсолютизма Николаевской эпохи, но никак не церковной культуры эпохи Алексея Михайловича, не последователями Хомякова и Достоевского. Впрочем, ни наши псевдолибералы, ни наши консерваторы полустолетия не печалились о своем разъединении с народом, с Церковью и с нашими предками - до последнего года. Но вот открылась война, "наста время все освещающее", и искренние мыслители из русских людей уже органически не могут себя считать последователями и проводниками европейской, т.е. немецкой, культуры - культуры силы, борьбы за существование и только внешней техники при чисто животном себялюбии и чувственности. Явилась страшно сильная потребность в опознании своей, русской культуры; готовы даже признать и ненавистное им дотоле Православие; пишут статьи и стихами и прозой о русской жизни, о русской общественности, об ее глубокой противоположности жизни европейской, основанной на римском праве, т.е. на язычестве; но дальше общих фраз почти не идут и идти не могут. Почему? Потому что не имеют материала для определения самой основной разности между Россией и Европой, той глубокой разности в понимании христианства, которую наши плохонькие богословские курсы доныне определяют по Окружному посланию Фотия, т.е. по памятнику 9-го века, когда разность заключалась в нескольких мелочах.
Так неужели нам нужно греков, чтобы понять свое Православие? Да, непременно нужно! Православие многие из нас вмещают в своем сердце лучше греков, но вмещают его как молитву, как подвиги смирения и милосердия, как устроение благолепия церковного, а православного сознания, выраженного в ясных определениях в противовес заблуждениям Запада, православной гражданственности, т.е. форм общественной и школьной жизни, согласованных с неповрежденным пониманием христианства, у нас нет в русском обществе и почти нет в русских академиях. Мы хорошие христиане, но мы не философы, а чтобы противопоставить свое чужому, воровски вошедшему в нашу жизнь, нужно не только тепло чувствовать, но и ясно мыслить и точно выражаться. Греки это умеют делать. Возьмите их даже современные толкования Священного Писания (П. Анфима Цацоса и Анфима Иерусалимского): вы здесь увидите творчество религиозной мысли, как у древних отцов, а в толкованиях русских - либо средневековую схоластику, либо плагиаты с бездарных, безыдейных немецких диссертаций, где говорится о шрифте, о разночтениях - и никогда о религиозном смысле Божиих речей.
"Но ведь богословие - это не то, что народная культура", - возразят нам. Конечно, одним богословием не возродишь народную жизнь, да и самое-то богословское возрождение гений эллинов не может нам дать в два года. Но нам необходимо приложить все усилия к воссозданию Византийской Империи (а, конечно, не пакостной Афинской конституции) для того, чтобы поставленный в условия мирного процветания греческий гений и в богословии, и в философии, и в праве, и в гражданских и общественных обычаях дал бы всестороннее освещение жизни сознательно воспринятым Православием, т.е. неповрежденным христианством, а не тою смесью его с римским язычеством, какую содержат европейские народы со времени Ренессанса доныне, причем христианские начала у них все тускнеют, а языческие крепнут.
От языческого Рима нам вот чему надо поучиться. Это железное государство, распространяясь все шире и шире по известному тогда миру или вселенной, не спешило поглощать и уничтожать культуры и государства; напротив, где встречало здоровую и убежденную религию и культуру, там даже усилия прилагало к тому, чтобы пересадить к себе те идеи, обычаи, наконец, тех людей, которые могли бы быть полезны всемирному городу и вселенной. Боги этих народностей находили себе место в римском пантеоне, а гениальные люди допускались к высшим чинам и даже к сану императора, если могли принести государству великую пользу. Итак, в интересах правды, в интересах религии и науки, наконец, в интересах чисто русских национальных Константинополь должен быть сделан столицей Византийской Империи, и все греческие провинции Балканского и Мало-азийского полуостровов должны быть в нее включены.
Иное дело Сирия и Палестина. Здесь православных христиан в двух Патриархатах всего только 500 тысяч, почти все они арабы. Конечно, должно тоже оберегать и их язык, и их приходские общины, но не должно препятствовать поселению там русских земледельцев и ремесленников, очищая для них и пустыни, и магометанские поселения, которые, впрочем, и сами начнут быстро пустеть под русским владением. Если это будет сделано, то не пройдет и десяти лет, как вся Палестина и Сирия обратятся в Владимирскую или Харьковскую губернию. Народ наш так и ринется поселяться в страну, где жили наш Спаситель, Его Пречистая Матерь, Апостолы, пророки и мученики. Там будет уже место для чисто русской культуры, для русской речи, для русской торговли и промышленности; в частности, две последние отрасли обильною лавою польются по Волге и Каспию чрез Кавказ к Средиземному морю и обратно. Пустынная местность вновь процветет, как "земля, текущая медом и млеком", а всякий русский христианин сочтет долгом не раз в своей жизни отправиться на поклонение Живоносному Гробу; даже наши баре и барыни постепенно забудут о Карлсбадах и Парижах и будут знать Иерусалим, Вифлеем, Назарет.
Вот тогда со всею силою проснется русское самосознание: наука и поэзия возвестят миру о чувствах и молитвах русской души, и исполнятся чаяния последних Рюриковичей и первых Романовых о том, что Московскому царству суждено быть Третьим Римом, а четвертому Риму не бывать.
Архиепископ Антоний. Чей должен быть Константинополь? (Харьков, 1915) Отд. отт. из журнала "Пастырь и паства". 1915, № 1