Болгарская ИПЦ: Слово Митрополита Фотия на прославлении Митрополита Бориса
†
«Мы собрались здесь, чтобы отдать последнюю дань почести мученику веры высокодостойному и всепреданному иерарху [...] в лице [...] погибшего святителя наше верховное церковное управление — Св. Синод — теряет одного из своих самых просвещенных иерархов, который во многих отношениях справедливо считался умом и доброй совестью нашей Церкви».
Возлюбленные о Господе братья и сестры, чада
Православной Христовой Церкви!
Те слова, которые я только что произнес, часть надгробного слова при отпевании Неврокопского митрополита Бориса, произнесенного Доростоло-Червенским митрополитом Михаилом, в то время местоблюстителем Экзархийского престола Болгарской Церкви.
И вот, спустя 70 лет, мы собрались в этом святом храме, чтобы церковно прославить этого „мученика за веру“, который остался верным Христу до конца, который кровью засвидетельствовал свою верность, который сохранил незапятнанным свое достоинство „ума и доброй совести“ Православной Церкви в Болгарии.
Бесспорно, это не священномученик нуждается в нашем прославлении, а оно потребно нам. Не он нуждается в богослужебном восхвалении, а мы, потому что посредством этого мы можем молитвенно приблизится к его лику, к красоте его добродетелей, можем почувствовать благоухание его подвига. Сколько сегодня таких архиереев, которые творят и учат (Мф. 5:19), в сравнение с теми, которые учат без того, чтобы творить. Разве не редкость те епископы, которые смело и без остатка проводят свои мысли, намерения, слова, действия через огонь совести? Много ли сегодня таких архипастырей, чьи слова истекают из их жизни, а не являются словесным фасадом, который ее прикрывает?
Но услышим голос этого «ума и доброй совести» Болгарской Церкви:
«Разве это не мучение быть истинным среди лжецов, честным среди бесчестных, порядочным среди непорядочных, смиренным среди надменных, щедрым среди алчных, кротким среди жестоких, добрым среди злых? Разве это не мученичество проповедовать истину тогда, когда царствует ложь — крепить добродетель тогда, когда ширится порок, - защищать правду тогда, когда бушует бесправие? Но истинное мученичество начинается тогда, когда мы полностью отречемся себя и всецело обречемся истине, правде, добру, любви и пожертвуем собой ради них, - когда наша жизнь будет непрестанным служением этим светлым силам и непрестанной жертвой за них, - когда мы им послужим своей жизнью и своей смертью».
Вот самое краткое житие священномученика Бориса Неврокопского. В этих его словах бьет пульс его веры в Бога, его верности Ему, упование на Него, любви к Нему, испытанные в горниле страданий, одинокости, бескровного и кровного мученичества за Христа.
Неврокопский митрополит-мученик словом и делом показал единственно верный путь верности Спасителю и Его Церкви в условиях воцарившейся коммунистической тирании. Никакого соглашательства с врагами Церкви. Потому что именно это соглашательство им было нужно, чтобы через него обессилить Церковь, разложить ее нравственно, подменить ее и уничтожить ее. Мы можем единственно сожалеть, что в этом отношении голос Христового священномученика остается одиноким, непонятым, забытым. Также как и нередко остается одиноким, нежеланным и пренебреженным голос нашей собственной совести. Для кажущегося трезвого реализма, для прагматизма, для сильно заземленного стремления к «выживанию» этот голос не может не быть воспринятым как слишком идеалистичный, лишенный корректировки «здорового реализма».
* * *
В 1923 году студент богословия Константин Марков, будущий патриарх Кирилл, впервые встречается с тогдашним архимандритом Борисом (Разумовым), который становится его духовным наставником и начинает готовить его принять монашеский постриг. Вот некоторые впечатления молодого Константина: «Много раз я посещал архимандрита Бориса и он неустанно говорил мне спокойным тоном, но всегда основательно о трудностях монашеской жизни, о необходимости служить Церкви преданно и неотступно […].» «Я понял, что он смотрит на церковное служение как на подвиг, не как на карьеру. Он старательно трудился внушить мне эту мысль, чтобы мне не жить какими-нибудь карьеристичными иллюзиями».
Намного более прагматически настроенный молодой человек видит в идеализме архимандрита, позже митрополита, Бориса что-то чрезмерное: «То, что в известной мере ему поистине недоставало, это было чувство реальности. Он верил, что добрая воля может преодолеть любые препятствия, осуществить высокие цели, хотя и материально и морально неподготовленные. Этот его чрезмерный оптимизм остался у него до конца жизни».
Здесь водораздел между двумя несовместимыми взглядами на служение Церкви, когда безбожная тоталитарная власть стремится уничтожить ее морально и физически. Мы можем поистине сожалеть, что будущий патриарх Кирилл не воспринял от своего, как он его называет «старца», его «чрезмерный» идеализм, а остается привязанным к другому типу «идеализма», который находит выражение в идеи социальной справедливости, постижимой путем революционных перегруппировок отношений в этом мире. Сочетанный со стремлением благополучия и престижа, этот тип «идеализма» очень легко сочетается с «разумным» поведением «сотрудничества» с установленным у нас атеистическим режимом. В отличие от священномученика Бориса, Кирилл, который в то время уже был Пловдивским митрополитом, не испытывал недостатка в «реализме». В духе его рассуждений, которые мы только что привели, он оценивает, что для «осуществления высоких целей», какова цель отстаивать свободу Церкви, не имеются необходимые «моральные и материальные» условия. Для такого типа мышления никогда не наступает подходящее время для мученического и исповеднического подвига. И, следовательно, этот подвиг никогда не может стать личным выбором. Неслучайно Пловдивский митрополит Кирилл, временно управляющий Неврокопской епархией после убийства святителя, дает наставления Епархийскому совету, которые записаны в протоколе его первого заседания после погребения Христового свидетеля: «Его Высокопреосвященство подробно рассмотрел вопрос об отношениях Церкви и государства и в частности вопрос отношения приходского клира к светской власти в конкретных условиях нашей жизни. Он подчеркнул, что переход к новым общественным отношениям – социализму, является исторической необходимостью. От внутренних противоречий в обществе … в качестве исторической закономерности рождается стремление переустроить общество. Священнослужители, которые вдохновляются высокими идеалами христианского учения о Царстве Божием, должны положительно относиться к этому стремлению. Вот почему они должны поддерживать усилия к созиданию нового общественного строя. Этим они будут содействовать укреплению не только власти, но и внесут свой вклад в создании таких общественно-экономических условий, которые создадут хорошую почву, на которой будут расти и процветать христианские добродетели[...] Не должен нас смущать тот факт, что представители сегодняшней власти по своим философским убеждениям являются материалистами, которые твердо верят, что историческое развитие приведет к исчезновении религии. [...] Оставим истории самой определить, кто прав, а кто нет, а нам не нужно пренебрегать возможностью сотрудничать с государством во благо нашего народа». Вряд ли нужно упоминать, что очерченное митрополитом Кириллом направление полностью противоположно тому, которому следовал священномученик Борис. Пловдивский митрополит совсем открыто исповедует учение об общественных закономерностях и развитии, которое разглашается т. наз. историческим материализмом в полном противоречии с христианским пониманием человеческой истории. Перед нами плод приспособленческого «реализма»: за чечевичную похлебку он продает духовную свободу Христовой Церкви и превращает прежде всего ее высшее руководство в инструмент, с помощью которого ее враги стремятся обескровить ее, уничтожить ее морально с надеждой, что она и физически, как иссохший ствол, постепенно отомрет и исчезнет с лица земли.
* * *
«Ум и добрая совесть Болгарской Церкви» благовестят: «Великая идея умирает только тогда, когда некому умереть за нее. Правда побеждает только тогда, когда есть кому бороться за нее, истина торжествует тогда, когда есть кому жертвовать собой за нее». Наверное, и сегодня многие увидят в этих словах романтическое дуновение, чрезмерный оптимизм, приподнятый идеализм. Но это не так. Потому что эти и многие другие произнесенные святым священномучеником слова, не просто риторика, производящая впечатление, а исповедь, высказанная словом и запечатленная делами, исповедь расстрелянной, но неумирающей совести, исповедь, напоенная мученической кровью, исповедь-жизнь, исповедь-завет, исповедь-призыв ко всем, которые призваны быть «умом и доброй совестью» святой Православной Христовой Церкви.
Святой священномучениче, отче наш Борисе, моли Бога о нас. Аминь!