Одна монашеская история
Один знакомый священник как-то обмолвился, что фамилия отображает суть человека, его внутреннее содержание и жизненный путь. Чем-то каббалистическим веет от такого утверждения, но интересно, что на самом этом протоиерее его слово исполнилось.
Так вот, фамилия бывшего иеродиакона Боровского монастыря Лаврентия не обещала ему ничего хорошего в жизни. И фамилию он свою подтвердил делом, несколько лет батрача на наместника и в награду получив вместо уважения или благодарности предательство.
Монахом он стал где-то в 21 год. Второстепенной причиной такого раннего пострига было освобождение Лаврентия от армии по здоровью – не грозили сложности с военкоматом. Но главная причина – настоятельные просьбы наместника о.Г. Он пробил его постриг и рукоположение, Лаврентий был ему очень нужен. И вот почему: Лаврентий не был приверженцем о. Власия – духовника монастыря.
Про ситуацию «наместник – о. Власий» нужно говорить отдельно.
***
В то время через монастырь проходило огромное количество людей. Разный там крутился народец. Кто-то искал теплого, по сравнению с тюрьмой, места (особенно на зиму), кто-то увлекался богоискательством, кого-то просто кидало по жизни…
Почти все паломники и «трудники» монастыря сразу же оказывались чадами о. Власия либо просто лояльно относились к нему. Слава об о. Власии катилась по «православной» постперестроечной РФ, и народ стекался в монастырь в основном к нему.
Это никого не беспокоило, кроме наместника. Он питал патологическое отвращение к о. Власию. Но не из-за сомнений в качестве его духовности, а по причине банальной ревности. Когда наместника – вчерашнего городского священника-целибата – прислали управлять монастырем, он полагал, что будет там духовным лидером, каким он привык себя видеть на приходе. Однако лидер в монастыре уже был. Неформальный.
О. Власий не претендовал ни на какие властные полномочия. Он старательно уходил от любых попыток навязать ему административную власть. Утром и вечером он был на службе, причем много лет подряд сам пел и читал на клиросе. В промежутках между службами он принимал народ, который буквально ломился в двери его келии.
Наместник не мог стерпеть этого, а противопоставить было нечего. Сам наместник был наскоро пострижен в монахи за месяц до назначения и пожил пару недель в Оптиной «для стажа» – вот и весь опыт его монастырской жизни. Ему нужно было либо смириться с фактом существования о. Власия, как духовника и популярнейшей в народе личности, и заниматься восстановлением обители, установив с ним дружеские отношения, либо пойти на бесполезный конфликт. Наместник выбрал второе. Он, по своему обычаю, «за глаза» объявил о. Власия находящимся «в прелести». Потом пошел в своих утверждениях дальше, но воспроизводить плоды его нездоровых фантазий «не леть есть». В лицо о. Власию он этого, естественно, не говорил, но мог по три часа кряду откровенничать на эту, единственно актуальную для него тему, со всеми, кто был способен его слушать: с братией, паломниками, продавщицами церковной лавки, стариками, мужиками и девицами...
На своем опыте я убедился, что уже после получаса этого словесного потока человек чувствовал себя выкупанным в выгребной яме.
***
Лаврентий по приходе в монастырь прибился не к о. Власию, а к наместнику (случай исключительный), и это дало толчок его стремительной карьере. Впрочем, это же и привело его к уходу и из обители, и из того чисто внешнего монашества, в которое его обрядили.
Впервые я встретил Лаврентия на его постриге в Калуге. Был Великий Пост 1994-го года. А уже 14 мая того же года – в день преподобного Пафнутия Боровского – он был рукоположен в иеродиаконы и тут же назначен экономом монастыря.
Фактически в руках 23-летнего и совершенно не сведущего в монашестве паренька оказалась вся финансово-хозяйственная власть в монастыре. На службах Лаврентий появлялся только в выходные. Все остальное время он руководил работами, считал и выплачивал деньги, обходил территорию, ездил за покупками и т.д.
В его подчинении было все в монастыре, кроме священников, коих было, включая наместника, пять человек. Лаврентия боялись как огня. Он руководил логично и жестко. В случае нарушения дисциплины мог запросто отправить в «бомжатник» или просто выгнать из монастыря. И то, и другое он делал легко и непринужденно, не отрываясь от чашки с кофе.
Кофе он постоянно пил по причине головной боли. Однажды, во время работ по подъему балок на прясла монастырских стен, на Лаврентия, суетившегося внизу, «случайно» упало бревно. Попало прямо по голове, выжил чудом – пролежал полгода. Следует отметить, что у человека, который это бревно «не смог» удержать, все руки были синие от наколок... Не любили работники Лаврентия. С тех пор он не мог без кофе.
***
«Бомжатником» называлось в монастыре помещение, которое имело засов снаружи, а внутри пару рядов нар. Изначально оно было оборудовано для ночевки «бездокументных» паломников – отсюда такое название. Если человек прибывал с документами, то его паспорт отправлялся в сейф Лаврентия, а он сам – в нормальное гостиничное помещение. Если же документа не было – а такое бывало нередко, – то ночевать человека пускали, но в «бомжатник», дабы ночью чего не умыкнул и (или) не натворил.
Впоследствии появилось еще одно полезное назначение этого помещения: оно стало использоваться как монастырский карцер. В него отправляли напившихся «трудников» для отрезвления. Могли отправить туда за драку или другое правонарушение. Суд вершил Лаврентий с чашкой кофе в руках.
Впоследствии, когда наместник отказался от Лаврентия и тот обрел способность говорить свободно, я обнаружил, что это вполне нормальный и совсем не злой человек.
***
Когда меня назначили казначеем, наместник и Лаврентий, его правая рука, сочли, что я поставлен архиереем для присмотра за ними. На самом деле это было не так. Никаких указаний я не получал. Мне просто прислали указ о назначении.
С перепугу наместник тут же отдал в мои руки все финансы, ключи от сейфов, все стратегические запасы и заначки. Я был в величайшем шоке. По настроению Лаврентия я понял, что он не очень доволен моим появлением в качестве казначея. Как он метко заметил: «у кого деньги, у того и власть». Мне эта власть была не нужна, меня больше интересовали планы по издательству, развитию монастырской лавки, изготовлению икон и прочим «пиар»-акциям. Когда Лаврентий это понял, между нами установились вполне мирные отношения.
***
Монастырская жизнь стала разваливаться, не успев сложиться. Началось с появления умненького юноши, который тут же стал главным «духовным» советчиком наместника. Этот «великий знаток монашеского жития» насоветовал наместнику изменить распорядок богослужений. Наместник, по обычаю, с братией советоваться не стал – зачем ему такие формальности…
Раньше устав монастырских служб был такой: в 5.30 подъем, в 6.00 – братский молебен, полунощница, часы, литургия. Самое позднее в 10.00 все заканчивалось, и можно до обеда заниматься работой. В 17.00 – вечерня, утреня, первый час. Такой график позволял равномерно распределить службы в обители, оставив время для послушаний.
Новый вариант, введенный наместником, переносил утреню на утро (оно и верно, если бы в центре монастырской жизни были молитва и богослужение, а не хозяйство!). Утренняя служба увеличивалась минимум на полтора часа, вечером почти нечего было служить – час, не больше. Возник перекос: после шестичасовой утренней службы никто не был способен работать. Но наместник не собирался отступать. Без того уже наметившийся конфликт с братией обострился до предела.
В итоге братия написала письмо архиерею. Архиерей был крайне недоволен, – он всегда был недоволен, если система «феодальных» отношений давала трещину.
Наместник получил «по ушам» за изменение устава без благословения, но досталось и братии. Отчислили игумена Никона – человека, который открывал монастырь после большевистского разорения. Меня окончательно оттеснили в угол, хотя с казначейства я ушел раньше. Собственно, это предрешило мой перевод из монастыря.
Косвенно это ударило и по Лаврентию. Он как-то сник и стал отходить от дел. Отношения с наместником у него стали прохладными. В тот момент, когда Лаврентий перестал тащить на себе воз эконома, наместник просто забыл о его существовании. Лаврентий остался наедине сам с собой. Раньше у него такого не случалось. Он сразу понял, что само по себе монашество его нисколько не привлекает. Последствия не заставили себя ждать…
***
Уходил Лаврентий честно: прошение архиерею, собеседование. Как я понял, ему предлагали остаться. Но он ушел. Пошел на курсы электросварщиков, устроился на работу. Уехал. Однажды он даже заехал ко мне на приход в гости. Посидели, поговорили. Надеюсь, все у него получится: он станет просто нормальным человеком. Он не сошел с ума, как Пахомий, и не умер, как Амвросий. Он честно ушел, не стал притворяться монахом, которым никогда и не был.
Богу не нужны монашеские одежды без монашеских стремлений. Ему, думаю, нужна искренность и дорога свобода. Он принимает честное признание в немощи, но не жалует лицемерие.
Великий Пост 2008 г. п. Мятлево
P.S.
От этих историй не станет легче никому. Если только кому-то, кто еще раз подумает, прежде чем произнесет монашеские обеты. Хочется сказать этому «кому-то»: не верьте своему «духовному начальству». Скорее всего, ему мало дела до ваших проблем, вы ему нужны из чисто прагматических соображений. Когда вы сломаетесь на этом пути, вас просто выбросят как инструмент, выработавший свой ресурс. И скажут, что вы сами во всем виноваты. Отчасти это будет правда.
А те, кто постригает: побойтесь Бога хоть немного! Относитесь же, наконец, к людям – как к людям, а не как к легко заменяемому инвентарю на строительстве ваших блистательных карьерных пирамид!
Август 2013 г. п.Мятлево игумен Игнатий (Душеин)